«Вражьи» дети

«Вражьи» дети
Фото: www.bereg.vrn.ru
Корреспондент «Берега» встретился с воронежцами, в судьбе которых «Большой террор» 1937-1938 годов стал не просто национальной, но и конкретно семейной трагедией. Никакие тезисы о «велении времени», «защите социализма в условиях обострения классовой борьбы» память об этом не обезболят. Потому что, как говаривал товарищ Сталин, факты – упрямая вещь.

От деда к внуку

В ноябре прошлого года не стало старейшего воронежского педиатра Ренаты Ивановны Лозинской – дочери Ивана Ловчанова, инструктора сельхоз­отдела Воронежского обкома КПСС, который проходил по «сталинскому списку» и был арестован 15 августа 1937 года.

«Следователи Шинкаренко и Суворов доказывали мне, что признания своей вины требует проходящая волна – в интересах области и ее руководителей иметь осужденных, и это мое счастье, что получу от спецколлегии облсуда года три лагерей, а позже угрожали, что посадят жену, и детей не найдете», – писал 35-летний Иван Ловчанов в своей жалобе из лагерей в 40-м году. В январе 1941 года он умер в местах лишения свободы, якобы от туберкулеза. В июле 1941-го дело прекращено за недостаточностью обвинения.

Через полгода после ареста Ивана Ловчанова пришли и за его женой, а восьмилетнюю дочку Ренату отправили в Казахстан, в лагерь для «детей врагов народа». Трагическую историю семьи Рената Ивановна описала в своих воспоминаниях. Эти воспоминания – солидный труд, яркая хроника жизни простых воронежцев в сталинскую эпоху. Мемуары доктора Лозинской читаются на одном дыхании и, несомненно, ждут своего издателя.
Корреспонденту «Берега» их передал сын Ренаты Ивановны – известный врач Михаил Лозинский.

Ребенок «дела Варейкиса»

– Бабушка и мама не очень любили все это рассказывать, да и я слушать не любил, потому что все рассказы заканчивались слезами.

Это было то самое «дело Варейкиса», когда весь воронежский обком забирали по очереди. Дедушка сначала занимался беспризорниками в одном из райкомов, а потом его перевели инструктором в сельхозотдел обкома. Он был очень предан партии, и в его прямодушии не сомневался никто. Поэтому завотделом и предложил ему уйти с этой работы, когда уже половину обкома арестовали. И перевел директором мельницы. Но через неделю арестовали завотделом, а потом сразу – и деда. Многие, не выдерживая пыток, подписывали показания, которые заставляли давать следователи. Так и на деда появилось показание, что он агитировал в обкоме создать подпольную ячейку. Но сам дед после побоев писал только Сталину – обо всех чудовищных ошибках в «деле Варейкиса». Все эти письма сейчас хранятся в воронежском архиве КПСС, – рассказывает Михаил Лозинский.

Ивану Ловчанову дали 10 лет лагерей, но к этому времени молодой цветущий мужчина уже стал инвалидом. Первое кровохарканье у него открылось на очных ставках с женой.

– Бабушка рассказывала, что это были за очные ставки. Сначала бьют деда на глазах у бабушки, потом обливают холодной водой, чтоб пришел в себя, и на его глазах бьют бабушку. А еще была такая комнатенка два на два метра с громадной яркой лампой над головой. Бабушку ставили под эту лампу, и так надо было стоять сутки напролет. Падаешь – тебя поднимают, бьют, обливают холодной водой и снова ставят под жаркую лампу. Следователи добивались, чтоб она подписала признания и на себя, и на мужа, – делится воспоминаниями бабушки и мамы доктор Лозинский.

В ночь ареста его бабушки в квартире на Никитинской оттуда же забрали и восьмилетнюю Ренату – с сильной ангиной и высокой температурой.

Из воспоминаний Ренаты Лозинской:
«Однажды ночью я очнулась от шума. В нашей квартире несколько мужчин в кожаных куртках что-то ищут в ящиках письменного стола, в шкафу с одеждой. Мама одевается, я спрашиваю, куда она уходит. Мне отвечают эти дядьки, что она в аптеку за лекарствами для меня. Сказали, что побудут со мной, пока мама не придет. Но только увели маму – меня одели, собрали в узелок какие-то мои вещи, посадили в машину и куда-то увезли… Помню, что там, в комнате, стояли кроватки, и в них спали дети. И больше ничего не помню, что было со мной в Воронеже. Наверное, мне дали снотворное. Я очнулась в кузове грузовой машины, когда та остановилась. Еле подняла голову, которой всю дорогу билась о доски кузова. Плакала от боли и страха. Кругом были пески и верблюды. Привезли меня 8 сентября 1937 года. Я случайно услышала это число и вспомнила, что это мой день рождения и мама обещала мне что-то подарить, испечь пирог, говорила: пойдем к бабушке… Только тогда я поняла, что случилось что-то страшное, ведь не могла же мама бросить меня в день рождения. Я ничего ни у кого не спрашивала, а только плакала. Очнулась в необычном месте. Большой двор размером, наверное, с нашу главную площадь окружен забором из досок. Ворота закрыты. С двух сторон – бараки, в них – кровати. В углу – домик начальника. В самом дальнем углу – туалет с вырезанными дырками в досках. На четвертой стороне – часовой. С меня сняли платье и надели что-то вроде сарафана, свисавшего до колен. Я легла в постель, а плакать уже не могу. Прибежали девчонки и закричали: «Нельзя ложиться днем! Сейчас кого-то позовем!» Действительно, пришла крикливая женщина, стащила меня с кровати: «А то я тебя куда-то посажу!» Я не поняла, куда, и больше не ложилась».

«Кто ж их, гаденышей, считает!»

Маленькую Ренату спасли… бриллиантовые серьги тети Маруси, сестры Ивана Ловчанова. Когда в опустевшем доме на Никитинской она не обнаружила племянницы – кинулась в приемную НКВД, узнать, где можно забрать ребенка. Но там ответили – «ничего не знаем». Мария Павловна была обеспеченной женщиной, и секретарша в приемной НКВД взглядом намекнула на ее серьги, дав понять, что информация о девочке все-таки есть. Мария сняла бриллианты – и получила под копирку список тех самых детских лагерей.

– Тетя Маруся, дедушкина сестра, села на поезд, добралась до места назначения, а вот дальше даже мне рассказывать трудно, – делится Михаил Лозинский. – Первое, что она увидела, пройдя еще десять километров от станции – санитарная машина, в которую два санитара то и дело на носилках что-то сбрасывают. Подошла поближе – оказалось, что это накрытые брезентом детские трупы. Рядом – машина НКВД, и возле нее курит шофер. Тетя Маруся к нему: где можно увидеть списки детей? «Кто ж их тут, гаденышей, считает! Их сюда в лагерь каждый день привозят, а потом мы их отсюда каждый день возим в ближайшую яму. Здесь вам не санаторий», – ответил ей шофер. Маму спасло только упорство тети. Каждый день она подходила к забору дежурить у щелки, пока не высмотрела наконец племянницу. А детей, оказалось, косила дизентерия.

Из воспоминаний Ренаты Лозинской:

«Хотелось мне в туалет. Я встала, посмотрела под кровать, горшочка не было. Было темно. Но когда стала спускаться по ступенькам барака, то упала. Ступеньки были облиты каким-то скользким киселем. На самом деле у многих детей был понос, они выскакивали из барака ночью и, не успевая, испражнялись тут же. Я закричала, испугалась, вся мокрая и грязная. Вышла женщина, обругала меня, сняла с меня грязный сарафан. Я стояла голая. Она принесла мне какой-то рваный сарафан и отправилась спать.


Странная сила потом не пускала меня в столовую. Дети там исчезали. А позже я поняла, что они умирали, как мухи, от дизентерии. Рядом со мною лежала девочка, а вечером ее нет на кровати. Спрашиваю у детей, где она – говорят: забрали в лечебницу. Так было несколько раз. Однажды сама увидела, как девочку понесли на носилках, укрыв с головой простыней, и тоже сказали – в лечебницу. Став врачом, я узнала, что так уносили мертвых. Никому мы были не нужны, никто за нас не отвечал…»

Спасение под забором

Рената так и не была в столовой, три дня ничего не ела, пока не упала в обморок. От голодной смерти и от посещения столовой, где дети один за другим заражались дизентерией, девочку спасла мать начальника лагеря. Она обнаружила под забором девочку без сознания. Женщина стала тайно по ночам подкармливать «вражьего ребенка». А потом Рената здесь же, в заборную щелку, увидела родную тетю Марусю. Мария Павловна прокопала ямку и протащила племянницу наружу. Им удалось добраться до Воронежа. А через год после ареста выпустили маму Ренаты…

Из воспоминаний Ренаты Лозинской:
«Весь 40-й год я прожила с бабушкой и мамой. Папа в это время находился в Красноярске… Возили их утром на лесоповал, а вечером – опять в сарай. Папа кашлял всю ночь. Он подружился с хорошим человеком, заведующим почтой, и этот человек писал нам о нем. Он сообщил, что папа все время болеет, но от работы его не освобождают. Потом написал, что папа лежит в изоляторе, он упал на работе в лесу, и началось легочное кровотечение. Он умер 26 января 1941 года. Возраст – 35 лет. Этот друг написал письмо маме и отдельно – мне. Маме – о том, что папа ее очень любил, говорил: пусть она найдет себе хорошего человека. А мне написал: «…ты еще маленькая, а потом поймешь, почему осталась без папы. Ты гордись им и будь его достойна».

– В 56-м году после реабилитации маму с бабушкой вызвали и спросили: «Что вам надо? Давайте квартиру, вещи какие-то вам вернем?» Бабушка ответила: «Ничего нам уже не надо».

Мама к этому времени училась в мединституте, где познакомилась с моим будущим отцом. Он потом работал помощником декана, но в партию так и не вступил и на партсобрания никогда не ходил. Хорошо знал историю своей жены, и от слов «коммунист», «Сталин» его начинало трясти. В нашей семье больше никто так и не стал партийцем, – говорит Михаил Лозинский.

Последний из переживших

Дворянские корни Валерия Чекмарева чувствуются сразу, как переступаешь порог его скромной, строгой и чистой квартиры в пятиэтажках рядом с Юго-Западным рынком. Книги, портретная живопись на стенах – это его мама и бабушки. Здесь же родовой герб Чекмаревых, состоявший в «Общем гербовнике дворянских родов Всероссийской империи». В свои 80 лет Валерий Львович – член правления воронежского «Мемориала» и инженер-железнодорожник в трех поколениях – много работает за компьютером, пишет книги, говорит на очень правильном и красивом русском языке, а также курит одну за другой крепкие сигареты и за обедом выпивает фужер вина. Теперь он, похоже, единственный на всю Воронежскую область человек, переживший лагеря в 1938-м.

Его отец, Лев Чекмарев, окончил Киевский политехнический институт и после революции работал одним из ведущих инженеров на Московско-Киевской железной дороге в Калуге.

Эта дорога пережила четыре волны расстрелов. В одну из них в 1937-м попал Лев Чекмарев.

Подрывающий мосты

– За отцом пришли в ночь на 28 апреля 1937 года. Мне тогда было чуть больше месяца. Спустя годы я прочел в протоколе обыска нашей квартиры, что помимо личных писем и открыток, чертежей и макетов по строительной механике сотрудники НКВД нашли, очевидно, очень важные «шпионские» материалы – «Конспект о строении материи и алхимии XX века». После этой ночи моя семья его больше никогда не видела. А я всю жизнь хотел иметь отца, – рассказывает «Берегу» Валерий Львович.

Только спустя 70 лет, после полной реабилитации отца, Валерий Чекмарев узнал всю правду. Инженер Чекмарев попал в список врагов народа, подписанный лично Сталиным, Молотовым и Ждановым. Он «состоял в контрреволюционной троцкистской шпионско-диверсионной террористической организации и проводил по ее заданию подрывную деятельность в мостовом хозяйстве службы». 7 октября 1937-го Чекмарева вместе с другими путейцами приговорили к расстрелу. В ту же ночь приговор привели в исполнение.

– Потом мама рассказывала, что на одном из допросов, уже по ее делу, следователь утверждал: «ваш муж во всем признался». На что она ответила: «Значит, он или ненормальный, илы вы его довели до такого состояния», – вспоминает Валерий Львович.

Мордовские ясли

Жену Льва Чекмарева Евгению (в девичестве – Волковицкая, воспитанная гувернантками в роскошном петербургском доме) с девятимесячным Валериком в январе 1938-го – этапировали в Мордовию в известные Темниковские лагеря на восемь лет строгой изоляции как членов семьи изменника Родины. После всего произошедшего у Евгении пропало молоко и развилась тяжелая астма. Самостоятельно она уже не передвигалась. В лагере мальчика выкормила таджичка, жена расстрелянного председателя ЦИК Таджикистана. И все-таки через две недели ребенок заболел в лагерных яслях и восемь месяцев находился в тяжелом состоянии. Из всего лечения – уколы камфоры и переливание материнской крови. Евгения все-таки добилась, чтобы мальчика отправили на волю.

«Когда за Валериком приехала сестра мужа, меня вызвали и спросили, согласна ли я отправлять сына в таком тяжелом состоянии. В это время у него была дизентерия с высокой температурой. Я на это ответила: «Пусть хоть его кости не останутся здесь», – из воспоминаний Евгении Чекмаревой.

«А тебе не положено»

Так мальчик оказался в Воронеже на попечении бабушки и тети.

– Меня отдали в детский сад, где я впервые почувствовал себя ребенком «врагов народа». К какому-то празднику нам раздавали «американские подарки» – курточки, свитерочки, штанишки, что-то из разряда нынешнего «секонд-хенда», но все чистое и красивое. И еще каждому ребенку полагался шоколадный батончик. Я аж запрыгал от радости – ведь мы все, военные дети, очень голодали. Но неожиданно мне – единственному – такой подарок не дали. Сказали: «А тебе не положено», – вспоминает Валерий Львович. Свою маму, освобожденную из лагерей, он снова увидел только в феврале 1946-го, когда вернулся из школы. С тех пор они были почти неразлучны. Евгения Чекмарева прожила тяжелую, но яркую жизнь, умерла в 94 года и похоронена на Шиловском кладбище Воронежа.

Как в автобусе

– Потом, уже после войны и освобождения, мама рассказывала, как в Калуге любые собрания в учреждениях завершались здравницами в честь товарища Сталина. Однажды после такой здравницы весь зал, как положено, встал «в едином порыве», начались «бурные аплодисменты, переходящие в овацию». Один из сотрудников поднялся вместе со всеми, но не хлопал. На следующий день на работе его не было, и никто из коллег больше ничего не узнал ни о нем, ни о судьбе его семьи. В то время шепотом рассказывали анекдот: «Здравствуй, как живешь? – Как в автобусе. – А это как? – Кто сидит, а кто трясется», – продолжает вспоминать Валерий Чекмарев.
Когда хоронили Сталина, Валере было 16 лет.

– В Воронеже состоялся митинг. Народ шел и шел на площадь. Когда во время трансляции гроб начали опускать в Мавзолей, загудело кругом все – автобусы, машины, заводы, звенели трамваи. Я стоял на митинге и искренне не представлял, как буду жить без Сталина. Но спустя годы, когда у меня на руках оказались все документы по делу моих родителей и расстрельный список железнодорожников, подписанный Сталиным лично – я считаю его палачом. Да, гений Сталина умалять нельзя. Так же как и злой гений Гитлера. Но в своей управленческой «людоедской» логике они привели бы человечество к краху, – сказал напоследок Валерий Львович.

Воронежцы открыли «Берегу» семейные хроники репрессий. Чтение – не для слабонервных
 
По теме
Губернатор Воронежской Области Александр Гусев проинспектировал ход строительства стадиона "Факел" в Юго-Западном районе Воронежа.
Экологи оценили ущерб от свалки под Воронежем - ВестиПК в Воронеже Фото Центрально-Черноземного управления Росприроднадзора. В селе Перлевка Семилуского района Воронежской области ущерб от несанкционированной свалки Центрально-Черноземное управление Росприроднадзора оценило в 23 млн руб.
ВестиПК в Воронеже
В Воронежской области врачи удалили пожилой женщине двухкилограммовую опухоль - Обозреватель.Врн Фото: пресс-служба министерства здравоохранения Воронежской области В Эртильском районе врачи удалили пожилой женщине двухкилограммовую опухоль, которая нарушала работу кишечника,
Обозреватель.Врн
«День работников культуры»-награждение - Районная библиотека Сотрудников сферы культуры  с профессиональным праздником  «День работников культуры» поздравил глава района Владимир Николаевич Просветов.
Районная библиотека